Символическое свойство эпилогов пяти великих романов Достоевского

По крайней мере, четыре романа из пяти заканчиваются свое­образными «иконами». Если говорить о том, что бросается в глаза до всякого анализа... то нужно указать на икону «писца»-Еванге­листа в эпилоге романа «Подросток». В эпилоге «Бесов» - изобра­жение трех жен-мироносиц у гроба Господня. В эпилоге «Преступ­ления и наказания» - икона Богоматери... В эпилоге «Братьев Ка­рамазовых» - по-видимому, икона причащения апостолов. И лишь один роман - «Идиот» - на первый взгляд, лишен такого завер­шающего иконного образа... Впрочем, некий образ в конце «Идио­та» все-таки воспроизведен. Это, как можно догадаться, гольбейновский Христос.[1]

Спасение для Достоевского есть только одно - открывающее вновь душе пути для соединения с Живым Богом. И Соня не только воплощает спасение, но и «преобразует» эти пути, являя воочию зри­мый Раскольниковым образ, икону.

Подготовление к тому, чтобы образ был увиден и героем, и чита­телем, начинается исподволь, но откровенно и явно - с того момен­та, где описывается взгляд каторжников на Соню. Арестанты сразу «так полюбили Соню». Они сразу ее увидели - и динамика описания свидетельствует лишь о том, что Соня становится покро­вительницей и помощницей, утешительницей и заступницей всего острога, принявшего ее в таком качестве еще до всяких внешних его проявлений.

В высшей степени характерно, что отношение каторжников к Соне совершенно непостижимо для Раскольникова. Он - неве­рующий - не видит явленного всем вокруг него. Для того чтобы подчеркнуть, что речь идет именно об этом: о вере и неверии, оп­ределяющих видение и невидение, приведенному отрывку предшествует другой, говорящий об отношении каторжников к Раскольникову и о причинах такого отношения.

Непосредственное соседство двух пассажей указывает на то, что нелюбовь каторжников к Раскольникову, их благоговейная любовь к Соне, и непони­мание Раскольниковым их любви - все это лишь стороны одного вопроса: именно вопроса о вере. Раскольников не видит, но после вынесенных впечатлений окружающей его ненависти и видений его болезни он готов увидеть.

Его готовность увидеть, момент ожидания, замершего на вдо­хе, зафиксированы Достоевским в полных неопределенности фразах пассажа, находящегося непосредственно перед эпизодом «явления»: «Шла уже вторая неделя после Святой... Однажды, под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников заснул; проснувшись, он нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у госпитальных ворот, Соню.

Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна». Соня сразу после этого заболела и слегла. У ворот ожида­ла, чтобы войти. Теперь пришла его очередь ждать беспокойно и тревожно.

В болезни Раскольников видит кошмары о способах устройства идеального общества, выздоравливая - ожидающую Соню, а выздо­ровев - икону, образ Божьей Матери - и поклоняется ей.

Момент творения иконы как бы отчеркнут, отделен от предыду­щего текста описанием особого, прозревающего, состояния героя и выводом действия из привычного течения времени, переводом его в план вечности, оконцами в которую и должны служить нам обра­за... И здесь перед нами - стремление воссоединиться с Богом, с от­вергнутым Отцом, вернуться в лоно Авраамово. И на прозвучавший наконец искренний призыв сразу дается ответ. Следующие два абза­ца текста - творение иконы.

«Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осуну­лось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку».[2]

Обратим внимание, прежде всего на одежду Сони. На ней на­дет бурнус. Бурнус - это «накидка и верхняя одежда разного вида, мужская и женская, будто по образцу арабскому». Для того чтобы изобразить традиционную одежду Марии - мафорий, более всего, конечно, подходит бурнус, бывший к тому же достаточно распространенным видом одежды. Теперь зеленый платок.

Вообще зеленый цвет как цвет земной жизни напрямую связан с образом Богородицы, Молельщицы и Предстательницы перед Господом за человека и землю, за всякую земную тварь. Присутствует он постоянно и на иконах. Так, Богоматерь Одигития из собора Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре изображена с зеленым исподом головной накидки. Знаменитая икона «О Тебе радуется», происходящая из мастерской Дионисия изображает сидящую на престоле Богоматерь в Славе, ок­руженную расходящимися от престола кругами синего и зеленого цвета.

Побледневшее, похудевшее и осунувшееся лицо, я думаю, понятно без комментариев. Но вот выражение лица: при­вет, радость - в сочетании с робко протянутой рукой... удивительно точно передает довольно трудно описываемое впечатление от икон с такого типа жестом - жестом моления, ласки и привета.

Трагедия главного героя заключается в том, что он, в самые ответственные моменты жизни, поступает не по велению сердца, а по законам нравственного долга.

Веление серд­ца - это, безусловно, порыв, ведущий бессоз­нательно к прекрасному, к добру; нравствен­ный долг - осознанный шаг, стремление скрасить жестокую правду своей жертвой, тем самым подчеркивая всю ее жестокость.