Языковой престиж литератора как фактор становления литературной сказки

1.1.1.    Оценка престижности литературы как основы укрепления национально­го языка - один из действенных факторов речевого поведения, языковых пред­почтений, повышения авторитета говорящих на французском языке для созда­ния социокультурного и языкового идеала “порядочного человека” (honnête homme). Языковой престиж литератора в обществе связан с особой социальной и языковой значимостью литературы, ее статусом и авторитетом в обществен­ном мнении того периода на основе соотнесения норм и ценностей, принятых в данной языковой общности. Среди ценностей на первом плане стоит понятие “порядочности” ( honnêteté), что выражено, прежде всего, в подходе писателя к словарю, к отбору лексики. При этом предполагается, что

honnête homme - это тот, кто избегает употребления вульгарного языка простолюдинов (les mots bas);

honnête homme - это тот, кто избегает употребления словаря ремесел (les mots techniques), которые могли бы произвести отрицательное впечатление на его окружение;

honnête homme - это тот, кто исключает из своей речи вышедшие из моды слова (les mots vieux);

honnête homme - это тот, кто избегает всякой порчи речи за счет употребления провинциальных говоров (les mots de province). Отмежевание от территориальных диалектов, вслед за К.Вожла, связано с тем, что они не имели письменно-литературной фиксации, поэтому они не рассматривались как компоненты письменно-языковой культуры^[1];

honnête homme - это тот, кто подобающе ведет себя в беседе и тщательно избегает грубых слов ( les mots sales) [Lodge, 1997].

Стремление очистить литературный язык стало серьезной проблемой для тех, кто стремился “блистать” в свете, красиво (изысканно) изъясняясь на французском языке. Желание восполнить ограниченные возможности словар­ного состава привело некоторые слои общества к крайностям, когда из разре­шенных слов составлялись немыслимо выспренные высказывания. Это языко­вое явление было определено как прециозность {la préciosité). Отметим, однако, что в первую очередь образованные светские дамы ориентировались на bon goût, а их салонный утонченный вкус не мирился с ригористским пуризмом. Именно женщины сыграют значительную роль в установлении литературной нормы как в Европе, так и в России [ Виноградов, 1982; Ayres-Bennett, 1990; Lodge, 1997]. Изучая процессы нормализации литературного русского языка, В.В.Виноградов отмечает те тенденции, которые были характерны для фран­цузского общества интересующего нас периода. В частности, критерием стили­стической оценки, законодательных норм литературности провозглашался вкус „светской женщины“ [Виноградов, 1982: 175]. В этой связи представляется зна­чимым тот факт, что писательницы-сказочницы составили подавляющее боль­шинство авторов волшебных литературных сказок этого периода, воплотив на практике свои лингвистические пристрастия в текстах литературных сказок. Семь сказочниц (Marie-Catherine d'Aulnoy, Louise d'Aulneuil, Catherine Bernard, Catherine Bédacier-Durand, Charlotte-Rose de La Force, Marie-Jeanne Lhéririer de

Villandon, Henriette-Julie de Murat) написали три четверти сказок, опубликован­ных между 1690 и 1715 гг. [Robert, 1981].

Писатели и филологи, которых общество относило к honnêtes gens, осоз­навали роль французского языка и литературы как объединяющих факторов го­сударства и нации. В частности, сторонники современных авторов, определяе­мые в XVII в. как “Новые” (Modernes), во главе с академиком Ш.Перро, про­славляли дух (le génie) родного языка и в своих трудах пришли к апологии французского языка [Perrault, 1688-1697], когда родной язык рассматривался как важный фактор влияния на общество и укрепления государства.

Апология вела к фиксации нормы языка. Она усиливала стремление ученых к описанию его форм, а писателей - к применению пуристских постулатов на практике, к лингвистическим и литературным экспериментам при создании новых жанров, в частности, жанров малой формы - басни, новеллы, сказки и др. Писатели, для которых осознанное отношение к языку является частью профессии, а любовь к языку - частью их профессиональной компетенции, фактически совершают социальный и речевой поступок. Литераторы отстаивают родной язык в доступной им форме, создавая новые по форме и по содержанию жанры. Понадобилось еще долгое время, как отмечает И.Т.Касавин, чтобы европейская литература порвала с авторитетом антиков и „отважилась на открытое индивидуальное авторство и национальный язык, поставив перед письменным текстом задачу удовольствия, самовыражения и нового содержания “ [Касавин, 1999: 319; выделено нами - JI.B.].

Гуманитарная наука этого периода уже не могла заниматься только тек­стами в себе, как это культивировали филологи, воспитанные на чтении антич­ных текстов и их комментировании. Литератора оценивают как “человека об­щающегося” (homo verbo agens) [Пешков, 1998], который в силу своего автори­тета учит действовать словом в определенных ситуациях и применяет свои фи­лологические воззрения на практике. Согласно теории поступка, разработанной М.М.Бахтиным, „персональная ответственность и участность“ писателя ведет к его самоценности [Бахтин, 1986]. Речевой поступок писателя проявляется в его текстах, в которых отражена ответственность создателя как языковой личности, показывающей реальные и возможные способы и средства словесного общения на родном языке.

Филологи-теоретики и филологи-практики (писатели) объединились с просвещенной частью французского общества (дворянство, образованная бур­жуазия) на основе нового подхода по принципу диалога литераторов, созда­вавших тексты, и общества, которому предназначались тексты. Это отвечало новой языковой практике превращения французского языка в эффективное средство общения. При этом авторитет литератора рождался как авторитет соз­дателя, теоретика и практика определенного жанра, устанавливающего каноны жанра. Ссылки современников на языковой авторитет писателя отражают, на наш взгляд, его фактическое влияние на положение языка в социуме, свиде­тельствуя об особой социальной признанное™ и ценности литературного труда и языка художественной литературы в данный период. Следовательно, жанр литературной сказки можно рассматривать “как своего рода языковое приспособление для передачи художественной информации и как функцию от коммуникативных потребностей общества” [Григорьев, 1975: 8-9].

Эта высокая оценка, осуществляемая на основе соотнесения языка ху­дожественной литературы с системой норм (и не только лингвистических) и ценностей, принятых во французском обществе, приводит к наделению некото­рых текстов особой привлекательностью, побуждает образованных современ­ников читать модные произведения и следовать им как языковым образцам для подражания.

Литература, сказка в том числе, связана с понятием моды, о чем пишет в фундаментальном литературоведческом исследовании с многозначительным названием “La mode des contes de fées“ Мари-Элизабет Сторер [Storer, 1928]. Изучая проблему моды, социологи и культурологи, пришли к выводу, что этот концепт остается весьма неопределенным, расплывчатым [Descamps, 1979].

Понятие моды неразрывно связано с социокультурными и языковыми инновациями. Каждый раз, когда в определенный исторический момент появляется новый литературный жанр, говорят об изменении, инновации, имитации, ассоциирующимися с понятием моды. Мода рассматривается как периодическая смена образцов культуры и массового поведения, при этом данное многоаспектное явление является объектом семиотики, культуры, лингвистики [Культурология, 1997:       288]. В речевом поведении мода

подчеркивает особое значение элитарных (образованных) слоев общества как объекта подражания для социума. Если обычай - это подражание предкам, ог­раниченное рамками своего сообщества, то мода - подражание современникам.

Концепт моды будет расплывчатым, если его увязывать только с поня­тиями времени и изменения. Значимой в этом плане становится категория эво­люции. Фактор новизны любого явления, соотносимый с конкретным перио­дом, ассоциируется с идеей дистинктивности, отличия, принадлежности его к элитарной части общества. Мода на короткие жанры является одной из характерных форм социальной стратификации. Элитарное общество вводило в свой круг определенные жанры, которые представляли собой отличительные знаки высокого положения читателей. Особенности распространения модных жанров можно, видимо, рассматривать как средство внедрения новых литературных и языковых форм. Для того чтобы эта “féerie de code“, по выра­жению Ж.Бодрийара, нашла свое место в обществе, важно, чтобы появился концепт, связанный с понятием новизны, современности, прогресса, иннова­ции: Il n'y a de mode que dans le cadre de la modernité. C'est-à-dire dans un schéma de rupture, de progrès et d'innovation [Baudrillard, 1976: 9; выделено нами - Л.В.]. Новизна в плане моды, по мнению Р.Робер, неизбежно предполагает полемиче­ский характер изменения в случае придания ценности современности (modernité) при параллельных сравнениях прошлой и настоящей культур. Если к волшебным сказкам подходить как к явлению моды, то этот феномен можно рассматривать в качестве элитарной и ограниченной во времени формы, инте­рес к которой в обществе преходящ. Однако новый узус и новые формы жанра соотносятся с социальной системой регулирования и представляют собой по­лемическую структуру, противопоставленную уже устоявшимся в обществе формам [Robert, 1982]. Как всякое модное явление, сказка подвержена циклич­ности: данный жанр проходит стадию становления, массового распространения и маргинальное™, что выражается в уменьшении приверженцев жанра, тираже и частотности изданий.

Многолетний спор историков литературы о периодизации становления жанра показывает, что период активного вхождения сказки в литературу при­ходится на 1694 -1715 гг. Исходная дата определяется 1690 г., когда была напе­чатана первая сказка мадам д’Онуа “L’Ile de la Félicité”, включенная в ее роман “Hypolite, comte de Douglas”. Пик литературной активности сказочников приходится на 1690-1700 гг., когда было опубликовано две трети сказок [Storer, 1928; Seifert, 1998]. Однако Р.Робер, глубоко изучавшая проблему периодиза­ции в становлении литературной сказки во Франции, отмечает, что публикации сказок имели место вплоть до 1715 г., после чего наступает полоса забвения жанра, который вновь возрождается в 1734-1755 гг. [Robert, 1981: 493-500]. Вместе с тем, отправной точкой можно, скорее всего, считать 1677 г., когда сказка как лапидарный жанр заменила в литературных салонах длинные алле­горические романы. Сказка читалась вслух, обсуждалась, становилась своеоб­разной литературной игрой (jeu de salon), но не печаталась [Storer, 1928; Rousseau, 1979]. Таким образом, период становления жанра сказки реально ох­ватывает 1677-1715 гг., когда литературный узус фиксировал тенденции в фор­мировании языка. Корпус сказок, опубликованных преимущественно между 1694 и 1715 гг., составляет 85 произведений, большинство из которых были из­даны в виде сборников, содержащих разные по объему тексты [Robert, 1981: 492]. Вместе с тем, становится очевидным, что между созданием сказки как произведения и его письменной фиксацией в печатном виде проходит более де­сяти лет. Мы предполагаем, что переход от устной (фольклорной) традиции к письменной (литературной) инновации был постепенным и привел к пересмот­ру ряда характеристик жанра в процессе его формирования.

Установлено, что народная сказка преемственна мифу [Пропп, 1986; Мелетинский, 1958; 1991; Conte, 1984]. Литературная сказка восходит к устному народному творчеству. Заслуга признания этого факта принадлежит таким авторитетам в области фольклора, как французские специалисты П.Деларю и М.-Л.Тенез, а также ученому из Скандинавии М.Симонсен [Delarue, Tenèze, 1976-1977; Simonsen, 1981].

^[1] Интересным представляется ироническое замечание английского исследователя Энтони Лоджа о том. что К.Вожла был, по сути, лингвистическим снобом, который с обезоруживающим простодушием поучал общество, как отказываться от провинциализмов, будучи сам выходцем из Верхней Савойи [Lodge, 1997: 235].

Вся работа доступна по <a href=

" http://mydisser.com/ru/catalog/view/30968.html   " target="_blank">Ссылке</a>

</p>