общественные религии

Очевидно и общепризнанно, что в развитых странах Запада (особенно в Западной Европе) религия считается частным делом и речь не может идти о построении там идеократических государств. Тем не менее, в политической жизни западных стран принимают участие многочисленные партии и движения религиозного характера (например, христианско-демократическая коалиция

ХДСХСС в Германии). Означает ли это, как полагают некоторые авторы^[1], что религия в этих странах смешивается с политикой? По всей вероятности, нет. Здесь мы имеем дело с другой формой взаимоотношений между религией и политикой, которую американский исследователь Хосе Казанова предлагает называть "общественной религией" (public religion).

Концепция «общественной религии» у Х.Казановы построена на частичном признании теории секуляризации. Казанова согласен со сторонниками этой теории (Максом Вебером, Томасом Лакманом и др.), что в современном обществе различные сферы жизни (религия, политика и прочие) постепенно дифференцируются друг от друга. Если в досовременный период религия и политика были неотделимы друг от друга, то сейчас религия превращается в совершенно отдельную область и человек может периодически принимать на себя «религиозную роль» или отказываться от нее. Этот тезис Казанова полностью поддерживает. Он, однако, не согласен с другим тезисом классической теории секуляризации:                                                                                                что религия не только

дифференцируется от других сфер жизни, но и «приватизируется», становится целиком и полностью частным делом, о котором даже не стоит говорить в обществе. По мнению Казановы, современные «общественные религии» становятся возможны, если мы отделим тезис о дифференциации от тезиса о приватизации - иначе говоря, общественные религии - это те религии, которые прошли дифференциацию, но не приватизацию^[2]. Им позволяется участвовать в общественных дебатах и критиковать современные тенденции только при условии, что они безоговорочно признают право на частную жизнь и святость принципа свободы совести^[3]. Основным примером тому является, разумеется, Западная Европа. В большинстве европейских государств религиозные организации стараются влиять на законодательство (например, добиваясь запрета абортов или предотвращая их легализацию), но только через общепринятые демократические каналы. Например, «общественной религией» стал католицизм в современной Испании, где церковь интегрировалась в демократическое государство, оставив за собой право полемизировать с ним - прежде всего по проблемам семьи, школы и приходской жизни^[4].

Казанова предполагает, что "общественная религия" "совместима с либеральными свободами и с современной структурной и культурной дифференциацией"^[5]. Что касается политических религий, они стремятся к идеологическому доминированию надо всем обществом. Большая часть т.н. "христианских партий" и религиозно ориентированных политических движений в Западной Европе и США представляют общественные религии, так как они пытаются воздействовать на общество при помощи институтов плюралистической демократии. Хосе Казанова называет среди конкретных примеров общественных религий испанскую и польскую католическую церковь, движение «Солидарность» в Польше, а также движение против абортов в США^[6]. Последнее вообще является популярным примером «правильного» понимания общественной роли религии.

По мнению Дэвида Мартина, политически активные протестанты Запада радикально отличаются от исламистов, хотя и те, и другие привержены своим религиям. Первые стремятся только к тому, чтобы стать в общественной жизни эффективной "группой давления", но не к тому, чтобы заставить всех граждан жить по законам своей религии. Эти протестанты (евангелисты, пятидесятники) образуют в обществе "изолированный анклав праведности" и "выражают обеспокоенность", но не переходят к политическому действию^[7]. Таким образом, в современном мире христианская религия может играть только роль "влиятельного комментатора в плюралистическом обществе"^[8]. Что касается самых радикальных религиозных групп, для которых участие в управлении светским обществом неприемлемо, то они предпочитают инкапсуляцию, создание компактных поселений, в которых можно жить по собственным законам, удалившись от «большого общества» (таковы, например, менониты или амиши).

Примерно с тех же позиций рассматривает протестантских фундаменталистов в США Дж. Хейнс^[9]. Он полагает, что в начале 1970-х годов произошла деприватизация протестантизма и радикальные протестанты перестали быть "религиозным анклавом", вообще не вмешивающимся в дела мира сего. Вместо этого они превратили протестантизм в "общественную религию", стремящуюся распространить в стране библейскую мораль, но действующую при этом через демократические институты республиканской партии. То же самое произошло и с американской католической церковью, которая выступила на политическую сцену не для того, чтобы властвовать над обществом, но лишь для того, чтобы участвовать в политических дискуссиях. Хейнс рассматривает такое участие религии в политике как вполне легитимное до тех пор, пока религия "играет по правилам открытой публичной дискуссии"^[10]. В этом он видит радикальное отличие политической активности американских протестантов и католиков от действий афроамериканской организации "Нация ислама". Последняя стремится не к инкапсуляции и не к участию в открытых дебатах, но "ни к чему иному как к фундаментальной реформе общественных и политических установлений" в США и во всем мире^[11].

Политические религии, в отличие от общественных религий, представляют собой тотальные идеологии, не ограничивающие сферу своего влияния какими-либо географическими рамками или социальными группами. Б.Тиби подчеркивает, что политический ислам представляет собой абсолютное мировоззрение, «видение мирового порядка, основанное на исламе»^[12]. Уже упоминавшийся аятолла Мортаза Мотаххари писал о «всемирной единой власти Махди» как о конечной цели исламской революции¹. Да и с американскими протестантами не все так просто, как кажется на первый взгляд. Марк Юргенсмейер беседовал с представителями наиболее радикальных протестантских организаций - участниками движения против абортов. В частности, он встречался с преподобным Майклом Брэем, протестантским радикалом, осужденным за уничтожение семи клиник по производству абортов в разных штатах США. Такие действия никак нельзя отнести к «комментированию в рамках плюралистического общества», не говоря уже о нескольких убийствах врачей- гинекологов, также совершенных противниками абортов. По крайней мере часть радикальных протестантов в США не удовлетворяется «участием в диалоге», оставленном в современном обществе на долю религиозных организаций, и стремится превратить США в христианское идеократическое государство. Это движение получило название «теологии реконструкции».

Теология реконструкции не случайно восходит к идеям Кальвина, установившего один из немногих в истории теократических режимов. Ее сторонники стремятся даже не просто заставить современное американское общество жить по библейским законам. Для приверженцев теологии реконструкции и близких к ней течений в протестантизме характерно стремление создать Царство Божие на земле силами людей еще до второго пришествия Христа. Таким образом, теологию реконструкции можно с полным правом назвать политической религией. Собеседник Юргенсмейера преподобный Майкл Брэй говорил автору книги о возможности в США христианской революции (сравним с исламской революцией), после чего будет изменена конституция и законодательство придет в соответствие с Библией. Если же это не удастся, продолжал он, возможно установление теократического государства только в некоторых штатах - Луизиане, Миссисипи и одной из Даког^[13].

Необходимо иметь в виду, что теория общественных религий была выработана в западном обществе и учитывает только опыт интеграции религии в демократические политические системы. Представляется, что с тем же успехом религия может быть интегрирована в любую политическую систему, включая такие, где власть принадлежит не демократически избранным представителям, а кланам, обладающим одновременно собственностью и политическим влиянием. Остается открытым вопрос, можно ли назвать «общественной» религию, вписавшуюся в процедуры клановой политики, но определенное родство двух явлений не заметить невозможно. Поскольку в большинстве посткоммунистических стран демократические системы так и не сложились, можно расценивать как public religions в этих странах те религии, которые нашли собственные теневые способы влияния на властные структуры (например, через личные отношения религиозных и политических лидеров, через экономическую деятельность и т.д.). Однако во всех случаях «общественные религии» не стремятся к тотальному доминированию над обществом и признают законность существующих правил политической игры.

^[1] См., например: Рибачук М., Кирюшко М., Смирнов С. На перехресті політики і религії // Віче. Київ. 1998. № 9. С. 92.

^[2] Cm.: Casanova J. Public Religions in the Modem World. Chicago & London: the University of Chicago Press, 1994. P. 36-39.

^[3] См.: Там же. P. 57.

^[4] Данилевич И.В. Церковь и политика (Испанская католическая церковь и ее отношения с государством и гражданским обществом в условиях перехода от авторитаризма к демократии) // От нетерпимости к согласию. М., 1999. С. 220-221.

^[5] Casanova J. Указ.Соч. Р. 217.

^[6] Там же. Р. 218-219.

^[7] Martin D. Указ.Соч. Р. 29.

^[8] Там же. Р.40.

^[9] Haynes J. Указ.соч. Р. 30.

^[10] Там же. Р. 36.

^[11] Там же.

^[12] Tibi В. Указ.соч. Р.5.

^[13] Juergensmeyer М. Terror in the Mind of God ... P. 29.

Вся работа доступна по ссылке

https://mydisser.com/ru/catalog/view/19469.html