Всякая эпоха перемен неизбежно проявляется в изменении характера уголовного судопроизводства, тесно взаимосвязанного с победившими представлениями о справедливости и радикальным обновлением уголовной политики государства. Другая, более скрытая, причина пластичности уголовного процесса в критические периоды исторического развития связана с формами и способами мышления. Любые общественные потрясения и преобразования неизбежно изменяют человеческую речь, приноравливая ее к резко изменившимся отношениям в социуме, к языку доминирующих элит, который нередко самым активным образом воздействует на существующую культуру коммуникативного убеждения.

Судебные ораторы пореформенной эпохи привнесли в русское судопроизводство совершенно новые и непривычные в социальной практике риторические нормы, создали богатый и удивительно функциональный юридический язык, который нередко превращал судебные речи в интереснейшие произведения русской литературы. Востребованная преобразованиями элита русского общества была воспитана на образцах блестящей дворянской культуры пушкинского века, на молодом, а потому особенно взыскательном к точности и убедительности выражения мысли русском литературном языке. Школа русских ораторов конца XIX века просуществовала вплоть до момента крушения российского государства и общества в конце первой мировой войны.

Русская революция выдвинула в качестве силы социального переустройства новую интеллектуальную элиту, которая продуцировала собственную культуру мысли и речевого взаимодействия, идеально приспособленную к целям политического господства. По мере вырождения, сталинской "селекции" и бюрократизации язык этой элиты приобретал очертания, все более обнажавшие суть происходивших в обществе перемен. Косноязычие и пренебрежение к форме выражения мысли из признака пролетарского происхождения превратились в непременный атрибут речи носителя государственной власти. Правильная литературная речь стала подозрительна. В нашей речевой практике, по оценке Т.В. Губаевой, антиподом обезличенности официально принятой речи стала непомерная языковая распущенность.³⁵ Ненормативная лексика неожиданно превратилась в пафос обыденной речи. Мотивировка и аргументация решений в публично-правовой сфере приобрела формальный характер. Язык абсолютной власти не нуждался в убедительных основаниях.

Губаева Т.В. Словесность в юриспруденции Казань 1995 с.264

32

Некогда окультуренный стараниями трех поколений русских юристов, язык уголовного права обрел удобные для масштабного произвола зыбкость определений и казуистическую гибкость. Штампы юридического языка стали категориями мысли и отражали технику розыскного по сути и карательного по содержанию процесса.

Культура юридической речи ютилась на задворках лишенной былого значения адвокатуры³⁶ и полностью утратила значимость для повседневной практики государственного обвинения. Коллизия между обязанностями суда и совестью судей более не разрешалась в рамках компетенции присяжных заседателей, а потому утратила само право на существование. Казуистический язык формально толкуемых фактов заменил собой речь убеждения в уголовном процессе. Лишь инерция великой культуры русского судебного слова и чувство собственного достоинства юристов являлись препятствием для прогрессирующей унификации и вульгаризации языка уголовного процесса. Именно поэтому сохранившиеся речи советских адвокатов и обвинителей не менее значимы для понимания отечественной традиции и культуры судебной речи, чем образцы высокого искусства дореволюционных ораторов. Сила даже самых убедительных адвокатских речей советской поры нередко уничтожалась несвободой карательного правосудия с его выраженным обвинительным уклоном и ведомственной спецификой "правоохранительного органа". Речам в прениях сторон придавалось столь мало процессуального значения, что общепринятая до 1917 года норма их записи была почти забыта и до сих пор не практикуется в судах.

Вопросы внутреннего убеждения суда и эффективности судебной защиты(!) в традиции советского правоведения, как правило, не связывались с убедительностью материала судебных прений.³⁷ Молчание соответствующей научной литературы по поводу защитительной речи красноречиво свидетельствует о том, что риторика прокурора и защитника имела не столько процессуальную, сколько воспитательную функцию в системе советского правосудия. В лучшем случае правоведы робко отмечали убедительность позиции защиты как один из множества факторов, способствующих формированию убеждения суда.³⁸

Современные исследователи судебной речи справедливо отмечают, что: "Возрождение интереса к ораторскому искусству за последние годы объясняется, прежде

³⁶ Рарог А. Защита в советском уголовном судопроизводстве //Советская юстиция, 1992, № 21-22, с. 18

³⁷ Бойков А.Д. Проблемы эффективности судебной защиты. Автореферат диссертации на соискание ученой
степени доктора юридических наук М., 1974; Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств
М.1977; Грошевой Ю.М. Проблемы формирования судейского убеждения в уголовном судопроизводстве.
Харьков, 1975

³⁸ Грошевой Ю.М. Проблемы формирования судейского убеждения в уголовном судопроизводстве Харьков
1975 с.26-28; Бохан В.Ф. Формирование убеждений суда. Минск, 1973