Проблемы функционирования ОЭЗ в России

Несмотря на заявленное стремление следовать лучшей мировой практике, Россия пошла своим путем. Современные зональные структуры, образованные в странах Европы, Азии и Латинской Америки  заметно отличаются от российских зон по методам организации и механизму функционирования. 

Во-первых, инициатор создания зоны — будь то частная компания или государственное агентство — не изобретает льготы, а выступает в роли девелопера, действующего на свой страх и риск. На собственные деньги и на собственном (или подконтрольном) участке территории он создает привлекательную инфраструктуру, а затем приглашает туда инвесторов-пользователей для размещения производственных мощностей. Функция организатора зоны ограничивается предоставлением услуг: он не вправе контролировать производственные планы инвесторов, а взаимодействует с ними на равноправных договорных началах. При этом все преференции и правила поведения для участников зон обычно прописаны в соответствующем законе заранее и напрямую, то есть не подлежат дальнейшим уточнениям с администрацией зоны или федеральными ведомствами. В российских же зонах органы их управления выступают в странной двоякой роли: вступая с резидентами ОЭЗ в договорные коммерческие отношения (через специально созданную компанию развития), они одновременно берут на себя ряд контролирующих функций[1]. 

Во-вторых, в современной мировой практике отраслевая специализация резидентов особых зон, как правило, не регламентируется: приоритет отдается заявительному порядку осуществления инвестиций, особенно в частных зонах. Хотя это не означает, что зоны не имеют специализации: на стадии бизнес-плана, просчитывая потенциальный спрос на свои услуги, инициатор-девелопер, конечно же, представляет, на пользователей какого масштаба и профиля он ориентируется. То есть в мировой практике отбор инвесторов осуществляет сам рынок: в каждую зону приходят те, кому она больше всего подходит по особенностям инфраструктуры и условиям ведения бизнеса. А у нас государство в лице РосОЭЗ и местных зональных администраций не только ведет отбор будущих пользователей (то есть реализует разрешительный порядок инвестирования — наименее привлекательный для бизнеса), но и принуждает их брать на себя задачи девелоперов — финансировать исходные инфраструктурные затраты. Не удивительно, что наши предприниматели как-то вяло пока стремятся брать на себя несвойственную ношу и делить с государством слабо просчитанные риски. Вот если бы власти допустили возможность создания частных зон, как это делается сегодня повсюду, тогда в среде бизнеса нашлись бы, возможно, и свои застройщики, и свои пользователи. 

Пока же правительство уповает на механизм частно-государственного партнерства, хотя при создании локальных ОЭЗ оно нигде за рубежом не применяется (в отличие, скажем, от крупных энергетических проектов национального масштаба). Популярный же аргумент о том, что государство вправе рассчитывать на "взаимность", так как дает льготы и недобирает налоги, безоснователен: ОЭЗ создаются на территориях, где не было ни производств, ни налоговых сборов. 

Надо к тому же заметить, что классические промышленно-производственные зоны, где инвесторы-резиденты пользуются широкими таможенными и налоговыми льготами,— это прежде всего инструмент догоняющего развития. Поэтому свое наибольшее распространение они получили в развивающихся странах Юго-Восточной Азии и Латинской Америки на этапе их индустриализации. Что же касается США и развитых стран Европы, то там давно поняли, что для стимулирования технологической модернизации нужны не столько таможенные анклавы, сколько промышленные и научные парки, где преференции (налоговые и административные) предоставляются частным инициаторам-застройщикам, а отнюдь не резидентам-пользователям. Последние не имеют здесь каких-то особых льгот, но стремятся в парки по той причине, что эффекты компактного размещения и эксплуатации единой инфраструктуры обеспечивают приличную экономию затрат.

 Например, Южная Корея, пройдя этап индустриализации и экспортного рывка, ликвидировала в своих локальных зонах специальные таможенные льготы, но сохранила модельную основу таких территорий — их парковый принцип организации. То же самое во многих случаях сделали и другие азиатские "тигры". Не исключено, что через какое-то время эти парковые структуры снова станут полноценными особыми зонами, но только уже с другим составом инвестиционных льгот, рассчитанных на задачи инновационного, постиндустриального роста[2].

 Российские же власти все смешали в кучу, поскольку не сделали четкого стратегического выбора в своей политике развития. С одной стороны, правительство вроде отказалось от идеи энергетической сверхдержавы и взяло курс на инновационный прорыв, о чем свидетельствует известная "Концепция-2020". С другой стороны, оглядываясь на Китай 1980-1990-х годов, мы культивируем в зонах селективную поддержку отраслей-лидеров и технологий-локомотивов, то есть используем методы господдержки из арсенала догоняющей реиндустриализации. Но в эпоху глобальной конкуренции невозможно заранее угадать, какой именно сектор или технология станут бесспорными лидерами через двадцать лет. 

Поэтому никакой гарантии того, что затея с особыми зонами окажется на этот раз успешной, у России, увы, нет. И практика уже начинает подтверждать эти сомнения. 

Прежде всего при создании зон очень быстро проявилась непоследовательность. Даже базовый принцип локальности, положенный в основание закона 2005 года, строго говоря, реализован только для двух типов ОЭЗ, которые создавались первыми,— промышленно-производственных и технико-внедренческих. Но дальше стали появляться туристско-рекреационные зоны, охватывающие крупные территории. И именно этот, "негабаритный" тип зон сегодня численно доминирует в российской практике. 

Второй момент: закон об ОЭЗ не является актом прямого действия. Слишком многое при их организации отдано на усмотрение исполнительной ветви власти — и федеральной, и региональной. В результате все ключевые вопросы жизнедеятельности ОЭЗ требуют сложных бюрократических согласований в рамках триады РосОЭЗ—администрация региона—администрация конкретной ОЭЗ. Это ухудшает инвестиционный климат, создает широкие возможности для коррупции. Администрации ОЭЗ по своему юридическому статусу являются некоммерческими организациями, то есть выпадают из регулярной системы как хозяйственного, так и административного права.

 После проверки ОЭЗ прокуратура предъявила РосОЭЗ претензии по поводу нецелевого использования свободных средств (их прокрутки через банковские счета), а отдельным зонам — по поводу того, что реальную деятельность здесь ведет абсолютное меньшинство зарегистрированных пользователей. Все это во многом напоминает практику 1990-х годов, когда отдельные территории со специальным статусом и индивидуальными льготами (Калмыкия, Алтай, Эвенкийский автономный округ, Ингушетия и др.) быстро превращались в классические центры прибыли, где инвесторы только регистрировались ради ухода от налогов.