К проблеме языкотворческого авторитета художественной литературы

1.1.1.    Теоретическое осмысление жанра литературной сказки в значительной степени связано с проблемой становления французской литературы и традици­онной проблемой взаимосвязей языка и литературы. При изучении и описании становления любого литературного жанра сближение истории языка и истории литературы неизбежно [Григорьев, 1975; Veinrich, 1989; Скрелина, 1995]. На это в свое время обратил внимание отечественный филолог А.А.Потебня в ра­боте „Мысль и язык“ в 1862 г.: „История литературы должна все более сбли­жаться с историею языка, без которой она так же не научна, как физиология без химии“ [Потебня, 1976: 210].

Ставя задачу изучить проблему паратекста и его роль в становлении ли­тературной сказки как диалогически ориентированного жанра, т.е. определить причины и пути ее развития как престижного жанра, участвующего в процессе письменно-литературной коммуникации, мы помещаем исследование в русло коммуникативно-прагматического подхода к языку. Разделяя положение о том, что коммуникативная функция текста является основополагающей [Сидоров, 1987; Каменская, 1990; КегЬга1-ОгессЫот, 1990; Человеческий фактор в языке, 1992; ОзагаЫеаи, 1992], мы считаем первостепенным попытаться выявить прагматические параметры функционирования сказки. Обращение к прагмалингвистическому аспекту должно учитывать, для кого, в каких условиях, с какой целью был создан и использовался данный жанр.

Такой подход оказывается необходимым, поскольку в русле имевшихся исследований по сказке не получает объяснения проблема жанра сказки как процесса и результата письменной коммуникации. В центре внимания прагма­тического подхода оказывается проблема коммуникации не только человека общающегося, но и писателя как центральной фигуры коммуникации. Отметим понимание жанра в теории генологии как культурно и исторически сформиро­ванного способа языковой коммуникации, где процесс и результат общения во­площаются в тексте [Гайда, 1992: 31]. Мы выдвигаем гипотезу, что литератур­ная сказка представляет собой новый, прогрессивный для эпохи жанр, пред­ставляющий определенный письменно-литературный способ вербального об­щения писателя как литературной личности с языковым сообществом. Этот жанр выполняет прагматическую функцию речевого воздействия' на социум эпохи в плане нормирующего влияния на письменно-литературный язык, на со­циальное и языковое поведение личности в обществе.

Проблема текстовой коммуникации активно разрабатывается на мате­риале современных языков [Степанов, 1985; Сидоров, 1987; Каменская, 1990; Сапожникова, 1998]. Тем не менее, в ряде работ наметился диахронический подход к данной проблеме на материале французского языка [Adam, Goldstein, 1976; Adam, 1991; Maingueneau, 1993; 1995]. Проблема литературного общения посредством литературного произведения связана с процессом кодификации сказки как текста, переходящего из одного социального регистра в другой. Значимым фактором, который определил становление сказки, явилась стратегия на совместимость нового жанра с социолингвистическими стандартами образованной части языкового сообщества. Исследования по тео­рии высказывания, многочисленные разработки по прагматике и анализу дис­курса, исследования по диалогичности литературного текста на основе трудов М.М.Бахтина, риторике, теории восприятия, теории интертекста привели уче­ных к новой концепции литературного текста как акту коммуникации, в кото­ром высказываемое и условия протекания общения, текст и контекст неразде­лимы. В данном случае речь идет об экстралингвистическом контексте, то есть ситуации коммуникации, включающей условие общения, время и место коммуникации, самих коммуникантов, их отношения друг к другу и т.д. [ЛЭС, 1990: 23; Dubois, 1994:482].

Именно в русле такого подхода, где прагмалингвистический аспект изу­чения художественного текста в диахронии опирается на внешнелингвистиче­ские факторы, в диссертации рассматривается проблема речевого общения на текстовом уровне. Мы подходим к толкованию эволюционных процессов в ста­новлении литературной сказки как жанра в соответствии с общей концепцией филологического анализа, объединяющей внешние и внутренние аспекты в оценке языковых и литературных фактов. Примеры такой оценки находим в трудах специалистов по истории французского языка [Сергиевский, 1938; Доза, 1956; Brunot, 1966-1968; Скрелина, 1972; Шигаревская, 1973; Становая, 1996; Chaurand, 1999].

Мы считаем, что культурная миграция сказки в высокий социальный ре­гистр в период новой текстовой эпохи, когда возрастает роль писателя как ли­тературной и языковой личности, определяется рядом факторов. В этой связи встает задача определить факторы перехода маргинального жанра в центр ли­тературного процесса и выявить причины трансформации сказки в авторитет­ный текст. Активный процесс создания литературных жанров малой формы (сказки, басни и др.) тесно связан с языковым состоянием во Франции класси­ческого периода, которое предопределено условиями ее внешней истории. Идет перестройка филологического знания и смена типа письменно-литературной культуры в целом. Филологическая мысль оказывает значительное влияние на образованное общество посредством „универсальной“ ориентации грамматических, стилистических и литературных учений, созданных в этот период [Бокадорова, 1987; Croix, Quéniart, 1997]. Первоочередными лингвисти­ческими задачами стали нормализация и кодификация^[1] речевого общения, спо­собствовавшие установлению культуры речи на родном языке. Языковая и ли­тературная норма выступают лишь как один из аспектов целого комплекса со­циокультурных норм, функционируя в обществе как регулятор коллективного поведения, в том числе речевого. Литературная норма, как частный случай язы­ковой нормы, оформляется в процессе складывания литературного языка и ли­тературных жанров. Нормативной в XVII в. и вплоть до XX в. была поэтиче­ская форма языка художественной литературы, тогда как проза являлась марги­налией [Rohou, 1996].

Как известно, XVII в., определяемый устоявшимся термином “Grand Siècle“ (Великий Век), характеризуется распространением литературно­письменной печатной культуры. Этот период соответствует эпохе активного развития книгопечатания, рассматриваемого учеными как эпоха графосферы ^[2] (graphosphère), когда текст доминирует над изображением, а автор берет на себя ответственность за написанное [Debray, 1991]. Филологи и литераторы ставят целью вытеснить латынь, доминировавшую как учено-литературный язык. Усиливается тенденция превращения французского языка в эффективное средство коммуникации. В рамках письменного двуязычия французский язык становится маркированным элементом в оппозиции к латинскому языку и начинает играть ведущую роль в процессе развития национального литературного языка. Справедливо, на наш взгляд, мнение Н.Ю.Бокадоровой о том, что современному филологу “трудно понять и (правильно - JL В.) интерпретировать суждение о языке и опыт практической деятельности по описанию и нормированию языка”, поскольку в данный период “ структура знаний о языке и сама атмосфера его развития были в корне отличны от современного” [Бокадорова, 1987:5].

Свидетельством такого непонимания является тот факт, что некоторые современные французские ученые резко осуждают деятельность по нормирова­нию языка. Так, в частности, Р.Барт расценивает этот процесс как “комплекс ритуального очищения языка”, или “лингвистический нарциссизм”[Барт, 1987:359]. Думается, что столь категоричное осуждение сознательного воздействия на язык не совсем правомерно. Подобная деятельность решала не только практическую задачу укрепления национальной культуры и языка, а, следовательно, государственности, но и обеспечивала широкое применение письменно-литературного языка, расширяя его социальные функции. Антинормализаторский взгляд неправомерен, с нашей точки зрения, еще по одной причине. В условиях становления национального языка и его укрепления этот процесс происходит не только при участии абсолютной власти, но и на довольно широкой социальной основе, когда ученые, писатели и образованные носители литературного языка заботятся о развитии самобытного языка, при жестком подходе к его лексическим и словообразовательным ресурсам. В цен­тре собственно лингвистического знания находятся споры между “грамматикой и литературой” (термины строго понимаемые в соответствии с эпохой). Вопрос его изучения и становления можно понять лишь на фоне становления художе­ственной литературы, которой принадлежит языкотворческий авторитет, воз­растающий “в связи с потребностями все расширяющейся и углубляющейся письменной культуры” [Виноградов, 1958:7].

Принципы представления языка в грамматиках и авторитетных текстах тесно связаны с периодом классицизма и предпросветительского периода в раз­витии литературы и становления французского литературного языка. “Литера­тура” рассматривается в данный период как общий термин, обозначающий зна­ние гуманитарных наук и изящной словесности. Термин “литература” в совре­менном понимании датируется лишь 1730 г. До XVII в. эта область знаний называлась Lettres (Словесность), а владение этой наукой называлось littérature. Словарь Фюретьера в 1690г. отмечает, что любую науку называют Lettres, а люди, разбирающиеся в этой науке, считаются потрясающими эрудитами: des gens d’une grande érudition, d’une érudition surprenante . Таким образом, термин “литература” синонимичен термину “эрудиция” и узуален до 1770 г. Однако около 1660 г. начинает развиваться второе значение слова, близкое современ­ному. В 1680 г. Ришле отмечает в своем словаре, что наряду со значением “эру­диция”, слово littérature означает светские знания человека высокого социаль­ного положения и, в частности, знания науки об изящной словесности (la sci­ence des ‘belles lettres’). Литература как наука об искусстве письменного слова предполагала, прежде всего, знание научного и культурного национального на­следия. Позднее этот термин стал обозначать индивидуальное произведение, в том числе литературно-художественное, где определяющими были ценности аксиологического плана, т.е. эстетические и нравственные, но не идеологиче­ские [Huguet, 1989: 223; Rohou,1996:59-71]. В этот период начинается изучение форм “отражения” в литературе процессов изменения в письменной культуре.

В образованном обществе, представлявшем социально и количественно ограниченную, но влиятельную группу, созревает острая необходимость об­щаться на французском языке. Историки языка отмечают, что легитимность нормы письменно-литературного французского языка XVII в. и проблемы ее становления посредством прескриптивных трудов и литературы была актуальной лишь для десятой части населения Франции [Chaurand, 1999: 288]. Сближение книжно-письменной и разговорной речи стало настоятельной по­требностью образованного общества. Полагаем, что в данном случае уместно привести мнение Р.Барта о том, что „классический язык всегда сводился к сво­ей убеждающей функции, он домогался диалога, он создавал мир, [...] где вся­кая речь оказывалась формой встречи с другим человеком. Классический язык нес в себе ощущение блаженной безопасности, потому что его природа была непосредственно социальной. Не было ни одного классического жанра, ни од­ного классического текста, который не предполагал бы коллективного потреб­ления, происходящего как бы в атмосфере общения и беседы. Классическое ис­кусство литературы было объектом, циркулировавшим между лицами, при­надлежавшими одному классу, оно было продуктом, предназначенным для устной передачи и для потребления. регулируемого обстоятельствами свет­ского общения: вопреки строгой кодификации, классический язык, по самому своему существу, был языком разговорным [Барт, 1983: 331; выделено нами -

JI.B.]. Культурный язык, который бы отвечал “хорошему вкусу” (bon goût) - вот идеальная норма, к которой стремится самая здравая часть французского общества^[3].

^[1] Нормализация предполагает отбор и правила использования языковых средств в письменно­литературном языке под воздействием культурно-исторической и социальной ситуации. Н.Н.Семенюк определяет норму как совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. При этом подчеркивается, что норма как сознательный процесс, культивируемый обществом, является специфическим признаком литературного языка национального периода [ЛЭС, 1990: 337-338]. Кодификация литературного языка является, в свою очередь, формой систематизации отобранных и зафиксированных нормативных языковых явлений в грамматиках, ело- варях, в сводах правил. Как считают некоторые ученые, идеальной целью кодификации языка является „устра­нение свободной вариативности в языке“ [Milroy& Milroy, 1985: 8; Lodge, 1997:206].

^[2] Французский специалист по прагматике Доминик Менгено замечает, что эпоха графосферы, периода Золотого века литературы, уже завершается на наших глазах, когда аудиовизуальные и другие современные технические средства становятся основой массовой коммуникации, вытесняя книгу [Maingueneau, 1993:24].

^[3] Вт что но поводу сходного процесса, происходившего в России в XVIII в., замечает Г.О.Випокур: “Это должен был быть язык не домашний, а тот, с которым представитель культурного слоя являлся в обществе, обработанный и вычищенный по литературным образцам, но все же язык разговора, а не только академической речи и печатных рассуждений [ Винокур, 1959: 89- 90; подчеркнуто нами - Л.В.].

Вся работа доступна по <a href=

" http://mydisser.com/ru/catalog/view/30968.html   " target="_blank">Ссылке</a>

</p>