Характеристика дискурсивных практик через призму общественных и языковых процессов

Между жизнью общества и языком, на котором оно говорит, существует тес­ная связь. По мысли Ю. М. Лотмана, язык всей своей системой настолько тесно связан с жизнью, копирует ее, входит в нее, что человек перестает отличать предмет от названия, пласт действительности от пласта ее отражения в языке [см.: Лотман, 1997]. Между тем, язык не есть зеркальное отражение действи­тельности. В свете новой базовой метафоры, вводящей «новую область уподоб­лений, новую аналогию» [Арутюнова, 1990: 15], язык ассоциируется с механиз­мом, процессом, живой системой, динамичной структурой, постоянной творче­ской деятельностью. В данных метафорах отражаются представления о нели­нейном (в отличие от текста) и непрерывном характере мышления, об опреде­ленной его организации, отражающей с помощью языка абстракции, умозаклю­чения, категоризации [см. об этом: Белл, 1980; Бондарко, 2000; Залевская, 1990; Кибрик, 1994; Кравченко, 2004; Кубрякова, 1994; Павилёнис, 1983; Плисецкая, 2003; Серебренников, 1988].

Благодаря идеям генеративной трансформационной грамматики Н. Хомского, провозгласившей изучение динамики языковых процессов, современная лин­гвистика в процессе анализа языкового (речевого) продукта требует учитывать все - от коммуникативного намерения до его воплощения в тексте, а также фак­торы психологичности и социальности речи, связи языковых особенностей с ми­ровоззрением и настроением людей. В результате предложение, высказывание, дискурс, лингвистические основы речевой деятельности стали единицами иссле-

довапия не только лингвистики, но ее социальных и психологических ответвле­ний [см.: Кубрякова, 1994; Макаров, 1998; Телия, 1996]. Началось активное раз­витие антропологического направления лингвистики, в рамках которого общая теория языка обратилась к коммуникативно-деятельностной стороне функцио­нирования языка вместе с его носителем; к речевой коммункации как организо­ванной познавательной деятельности, взаимодействующей со средой и менталь­ностью; к степени и правилам отклонения от норм, проявляющимся в актах речи [см.: Белл, 1980; Лабов, 1975а]. Интерес с культурно-традиционной компетенции носителей языка переключился на культурно-специфическое во внутрисоциум- ных коммуникациях, отражающих «свою» психологию, мировидение, техноло­гию создания речевого продукта [см.: Давыдов, 1990; Новинская, 1990; Телия, 1996; Фельдштейн, 1990; Чередниченко, 1990]. Представление о языке как кар­тине мира получило развитие в концепции языка как средства членения и ос­мысления действительности, порождаемых опытом человека, его адаптивными установками в отношении окружающей действительности [см.: Мегентесов, 1993; Серио, 1993], стремлением к избавлению «от болезней дисгармонии и рас­пада во времени и пространстве» [Розеншток-Хюсси, 1994: 19]. Статическая фиксация языковых средств, выражающих эмоционально-психологические и ин­теллектуально-оценочные состояния говорящего (досада, радость, заинтересо­ванность, сомнение, убежденность, раздражение и т. п.), уступила место дина­мическому их изучению как комплекса языковых средств, характеризующих че­ловеческие интенциональности [см.: Караулов, 1989]. Когнитивные аспекты языка сделали актуальным предметом изучения принципы и механизмы называ­ния имеющихся у человека идей и представлений, мотивацию при назывании и в итоге специфику мировидения носителей языка; моделирование мира с помо­щью концептов, анализируемых в составе различных контекстов употребления соответствующих лексем (в словарях, фразеологии, пословицах, поговорках, афоризмах, дискурсивных текстах). Изучение механизма репрезентации струк­тур языкового знания и их участия в переработке информации, «способов обра­

зования и форм существования внутренних репрезентаций» [Бабушкин, 1998: 8] стало определять цели и задачи многих работ [см., например: Кравченко, 2004; Маслова, 2004].

Итак, не отрицая прежних достижений формальной и содержательной лин­гвистики, ученые пришли к выводу, что в современный период узнать о языке что-то новое можно только при тесной взаимосвязи языка, когнитивной науки и социального познания [см.: Абаев, 1986; Арутюнова, 1981; 1990; Бабушкин, 1998; Баранов и др., 1997; Болдырев, 1995, 2000; Булыгина, 1981; Гак, 1993; До­машнее, 1982; Ермакова, 2000; Звегинцсв, 1990; Каменская, 1990; Карасик, 1992; Караулов и др., 1989; Колшанский, 1984; Кравченко, 2004; Кубрякова, 1994, 2000, 2000а; Кузьмина, 2004; Лакофф, 1988; Лабов, 1975а; Павилёнис, 1983; Петров и др., 1988; Плисецкая, 2003; Шаховский, 1987]. В результате активное развитие получило новое комплексное направление «Лингвистика языкового существования», использующее данные многих гуманитарных дисциплин для изучения жизни человека «с языком» и «в языке». Языковая форма стала рас­сматриваться как отражение структур человеческого сознания, мышления и по­знания [см.: Белл, 1980; Бондарко, 2000; Караулов, 1989а; Кибрик, 1994; Крав­ченко, 2004; Кубрякова, 1988, 1994; Павилёнис, 1983; Плисецкая, 2003; Сереб­ренников, 1988].

Обновление лингвистической парадигмы конца XX века происходило на фо­не активных общественных процессов (и в связи с ними), вызвавших духовный сдвиг в обществе, изменения в его ценностной картине мира, смещение прежних границ в языке и речи. Изменение культурного пространства метафорически бы­ло оценено как «мутация» менталитета [Телия, 1996: 252], формирование спе­цифичной духовной стилистики эпохи (стилистического климата), изменение «языкового вкуса» общества и «языка культуры» [Вепрева, 2002; Гаспаров, 1996; Демьянков, 1994; Карасик, 1992; Костомаров, 1999; Мыльников, 1989; Трофимова, 2004]. Ощущение новых «технологий» в использовании языка при­знается тотальным и очевидным (и не только для специалистов). По наблюдени­ям Р. Ратмайр, дело не только в том, что происходит своеобразное переустройст­во в системе лексикона, в семантике, в функциональных границах языка, но и в том, что материал неизменного в своих основных структурах русского языка строится уже во многих отношениях по-новому [цит. по: Земская, 2000: 25]. Ли­берализация общественных норм расширяет границы неформального общения и не привлекавшегося ранее для исследований дискурсивного материала, позволяя рассматривать его как культурно-специфический, отражающий познавательные и языкотворческие потребности человека как члена конкретного социума. Язык в данном случае интересен как своеобразный механизм переработки материалов человеческого опыта в «общественный продукт» (такое представление о языке развивал В. фон Гумбольдт) [см.: Молодежь в современном мире, 1990; Меген- тесов, 1993; Супрун, 1995]. Исследовательская ценность данного «продукта» за­ключена в способности выступить источником информации о современных трансформациях привычных норм (ценностных, этических, языковых).

Вся работа доступна по ссылке

https://mydisser.com/ru/catalog/view/30391.html