Определение объекта преступлений против экологической безопасности является одним из наиболее важных этапов данного диссертационного исследования. Сложность и многозначность этого понятия объясняется рядом причин.

Прежде всего, речь идет об отграничении экологических преступлений от преступлений, посягающих на иной родовой объект уголовно-правовой охраны. Сложности данной категории определяются тем, что, как уже неоднократно отмечалось ранее, экологические преступления получили индивидуальную обособленность лишь в новом УК РФ. Поэтому вполне понятно, что теория объектов экологических преступлений находится пока в стадии становления, многие юристы традиционно определяют его через призму ресурсосбережения, что приводит к ошибочной близости данного объекта с собственностью. Эта проблема неоднократно обсуждалась в литературе, анализировалась на конференциях, совещаниях, круглых столах. Наличие в диспозициях многих экологических статей признака «нарушение правил» создает ситуацию опасной близости с преступлениями против порядка управления и должностными преступлениями, что также может приводить и в ряде случаев приводит к неправильной квалификации. Кроме того, наличие такого дополнительного объекта анализируемых преступлений, как здоровье, а в некоторых случаях и жизнь человека, позволяет говорить о необходимости наличия жестких критериев отграничения экологических преступлений от преступлений против личности.

В советской юридической литературе^[1] объект преступления традиционно определялся как общественные отношения, охраняемые уголовным законом от преступных посягательств. Однако эта точка зрения не может быть признана абсолютно бесспорной, так как в ряде случаев теория объекта преступления как общественного отношения, под которым понимается отношение между людьми в процессе их совместной деятельности или общения, не «срабатывает». Особенно это относится к преступлениям против личности и к экологическим преступлениям. Исходя из марксистского понимания сущности человека как «совокупности всех общественных отношений»^[2], в науке советского уголовного права объектом преступления против личности являлись не жизнь, здоровье, честь и достоинство личности как таковые, а именно общественные отношения по поводу этих ценностей, то есть под охрану уголовно-правовых норм ставился человек не как биологический вид, а как носитель определенных социальных ценностей. Защита природы также осуществлялась как защита определенного блага, опосредованного через призму общественных отношений. Очевидно, что такое понимание объекта преступления явно принижает абсолютные ценности и в связи с этим не может быть признано универсальным. Представляется возможным возвращение к теории объекта преступления, созданной в конце прошлого века в рамках классической школы уголовного права. Считая объект преступления как защищенный правом жизненный интерес, крупнейший представитель дореволюционного российского уголовного права Н.С. Таганцев определял преступление как «деяние, посягающее на такой охраняемой нормой интерес жизни, который в дан­ной стране, в данное время признается столь существенным, что госу­дарство ввиду недостаточности других мер угрожает посягавшему на не­го наказанием»^[3]. Таким образом, объектом преступления следует считать те интересы, на которые посягает преступное деяние и которые охраняются уголовным законом. Важность и значимость этих интересов определяются предусмотренным за это деяние наказанием, которое и определяет меру защиты государством данного «интереса».

Развивая понятие объекта экологического преступления, Т.А. Бушуева и П.С. Дагель определяли его как «нормальные отношения между людьми по поводу окружающей среды, как основы существования и деятельности человеческого общества. Указанные общественные отношения опосредуют функционирование системы «человек - окружающая среда», включая как пользование природными ресурсами, так и целенаправленное воздействие человека на природу с тем, чтобы сохранить и приумножить ее»¹.

Преступные посягательства в области охраны природы очень часто анализируются через призму рационального использования (сохранения, воспроизводства, улучшения) природных ресурсов. Следует вспомнить, что охрана природы на территории Российского государства никогда не имела самостоятельного значения и осуществлялась фрагментарно. В основном природоохранительное законодательство состояло из отдельных ограничений прав землевладельцев и иных природопользователей в интересах сохранения конкретных природных объектов, лесных массивов, водоемов, животных...

Практически и до сегодняшнего дня точка зрения о приоритете ресурсосбережения является главенствующей в теории уголовного права. Такая точка зрения представляется неверной по ряду причин.

Во-первых, рациональное использование природных богатств предполагает их первоочередное подчинение определенным хозяйственным интересам. При этом охрана природы практически всегда отодвигается на второй план либо просто декларируется. Это подтверждается тем, что наибольший удельный вес в официальной статистике экологических преступлений занимают так называемые, «браконьерские дела». В 1994 году судами Российской Федерации было рассмотрено 1341 уголовное дело этой категории, в том числе по незаконной охоте - 443; незаконному рыболовству - 699; незаконной рубке леса - 135. Эти данные свидетельствуют о том, что применяются, в основном, нормы об ответственности за преступления, связанные с незаконным захватом природных ресурсов, а те, которые предусматривают ответственность за непосредственное причинение вреда природной среде и экологической безопасности, несмотря на более высокую опасность, применяются крайне редко.

Во-вторых, нормальное использование природных ресурсов на протяжении всей истории существования природоохранительного законодательства не могло быть обеспечено в силу низкого качества, несогласованности ведомственных нормативных актов. Так, например, очень редкое применение на практике статей, предусматривающих ответственность за загрязнение природы, во многом объяснялось нечеткими формулировками их диспозиций и некоторых отраслевых норм, на которых они базируется.

Анализ показывает, что нормы природоохранного законодательства нередко противоречат друг другу, содержат нечеткие формулировки, необъяснимые с точки зрения здравого смысла запреть), подчас регулируют общественные отношения, не относящиеся к их сфере действия. Для примера можно обратиться к судебной практике Верховного Суда РФ: решением Пушкін ю-Горского районного суда Псковской области (оставленным без изменения судебной коллегией Псковского областного суда) было отказано в удовлетворении заявления прокурора, района о признании про т и в ореч а щ им закону решений Пушки­но-Горского сельского Совета о выделении семи земельных участков в пределах охранной зоны Пушкинского .музея-заповедника, гражданам для. строительства дачных домиков.

При этом суд согласимся с тем, что решение сельского Совета, вы­несенное в пределах его компетенции, согласования с органами охраны памятников истории и культуры не требовалось, поскольку в установ­ленном законом порядке охранные зоны музея-заповедника А. С. Пушки­на не определены, сам музей не имеет статуса государственного феде­рального музея.

Судебная коллегия Верховного Суда РФ не согласилось с выводом суда и отменила судебное постановление, указав, что в соответствии со ст. 35 закона РСФСР «Об охране и использовании памятников исто­рии и культуры» в пределах охранных зон, зон регулирования застройки и зон охраняемого природного ландшафта запрещаются производство земельных, строительных и других работ, а также хозяйственная дея­тельность без разрешения соответствующих органов охраны памятни­ков. В пределах зон охраны памятников истории и культуры республи­канского и местного значения производства указанных работ и хозяй­ственная деятельность запрещаются без разрешения Министерства культуры.

Земельные участки, выделенные под строительство домов, нахо­дятся на территории музея-заповедника А. С. Пушкина, т. е. памятника истории и культуры, а как видно из дела, Министерство культуры Рос­сийской Федерации категорически возражало против выделения земель- ных участков на территории музея-заповедника под какое-либо строи­тельство, не связанное с /іеконструкі/исчі заповедника, в связи с чем ре­шение народного суда было отменено^[4].

Это далеко не все трудности которые возникают в процессе применения на практике законодательства о преступлениях данного вида.

Развивая понятие видового объекта экологических преступлений, следует определить, что вряд ли верно считать видовым объектом экологических преступлений «охраняемые уголовным законом ком­плексные общественные отношения по рациональному использованию природных ресурсов... сохранению качественно благоприятной для чело­века и иных живых существ природной среды и обеспечению экологиче­ской безопасности»^[5] потому, что, приняв такую точку зрения, мы придем к тому, что правом не будут регулироваться отношения по поводу использования неблагоприятной природной среды. В этом случае не будет охраняться природа Арктики, совершенно неблагоприятная для человека, регионы, где экологическую обстановку никак нельзя назвать благоприятной, в силу того, что антропогенные или иные процессы воздействия на природу приблизили их к экологическому кризису.