Субъектное повествование М.А. Тарковского

Осмысление повествовательной структуры в художественном произве­дении необходимо для постижения авторского замысла. Важно понять, поче­му определенному субъекту, персонифицированному или неперсонифициро­ванному, доверяет писатель функцию посредника, с одной стороны, с чита­телем, с другой - с художественным миром. Отношение автора к персонажам способствует формированию читательского отношения, это достигается с помощью повествовательной структуры.

В произведениях М.А. Тарковского наблюдаются разные типы повест­вования. Кроме форм от первого и третьего лица, в повествовательную структуру художником активно включаются формы второго лица единствен­ного числа, безличные, определенно-личные, неопределенно-личные пред­ложения. Для поэтики писателя характерна близость этических позиций ав­тора и основных субъектов речи. Все рассказчики и главные герои выражают авторское мировоззрение, они стилистически и биографически близки авто­ру. Писатель наделяет их образным мышлением, чуткостью, восприимчиво­стью ко всему прекрасному.

Некоторые критики видят в этом недостаток прозы М.А. Тарковского. Так, Т. Кравченко критически указывает на то, что писатель не выходит за пределы своего литературного пространства [111]. М.А. Тарковский пред­ставляет свой мир, который знает, любит. Взаимодействие различных жанров и жанровых возможностей, смена голосов позволяет услышать из уст героев писателя то сокровенное, что всегда является генетической и даже физиче­ской потребностью читателя. На наш взгляд, в эпоху засилья коммерческой литературы это - бесспорное достоинство писателя. Та же Т. Кравченко за­мечает, что «сколько ему [читателю] ни тверди, что в литературной моде фи­лологические романы, он все равно свои кровные за них не отдаст и на ночь «для души» не откроет. А Михаила Тарковского откроет, потому что его по­вести мало того, что написаны хорошим русским языком, — они вменяемы. В них точно соблюдены пропорции между действием и рефлексией: автор не отдает весь текст подробному описанию сложных психологических пережи­ваний и не устраивает сюжетные «гонки по вертикали». И идея, ради которой автор взялся за перо, не зашифрована в сложных филологических аналогиях, а легко угадываема даже негуманитариями» [111].

Субъекты речи повестей и рассказов М.А. Тарковского, несмотря на общие признаки, всегда обладают индивидуальными особенностями. Так, можно говорить об образе рассказчика, выраженном местоимением первого лица. Этот образ по-разному представлен в произведениях различных жанров — повестях, рассказах, очерках. Сложнее с повествованием от третьего лица, так как отсутствие индивидуальных признаков рассказчика создает иллюзию, что это сам автор повествует об увиденном. Такой герой является носителем лирического сознания.

В лирико-автобиографической прозе М.А. Тарковского мы наблюдаем также разные авторские «лики»: повествователь, рассказчик, выраженный местоимением первого лица, образ автора. Наиболее очевидна дистанция между автором и его художественным «ликом» в произведениях, в которых повествование ведется от первого лица. В.В. Виноградов отмечал, что, по сравнению с названным по имени рассказчиком, «образ «я» допускает более широкие возможности колебаний, особенно тот образ «я», который почти сливается с авторским ликом» [52, 128]. Все рассказчики М.А. Тарковского - сибирские охотники, большинство из них обладает поэтическим мировос­приятием, и поэтому они не могут не писать, автор подробно воссоздает ис­торию их «вхождения» в литературу.

Истоки обращения к автобиографии как жанру художественной прозы выделяет Н.А. Николина: «Автобиография в широком смысле может рас­сматриваться как своеобразная микромодель культуры [выделено автором - Н.Б.], отражающая основные этапы пути к самому себе» [149, 8]. Исследо­вательница отмечает также специфику осмысления опыта прошлого: «Пред­метом изображения в автобиографической прозе с течением времени стано­вится не былое само по себе, а «былое» в связи со становлением внутреннего мира автора текста. В развитии жанра отражается последовательность откры­тия индивидуального «Я» в его отношении к другим и к миру. Она связана с разными «ликами» автора» [149, 9].

Повествование от первого лица предполагает совмещение субъектов двух временных пластов: «я» в прошедшем времени и «я» в настоящем. Рас­сказчик из другого времени наблюдает, вспоминает, оценивает «я»-прошлое. В прозе М.А. Тарковского такая форма организации текста используется дос­таточно часто. В первую очередь это связано, на наш взгляд, с автобиогра­фичностью прозы писателя. О чем бы ни шла речь, каждая повесть или рас­сказ - это исповедь о себе. Такая организация наблюдается в «Енисейских очерках», повестях «С высоты», «Лерочка», «За пять лет до счастья», расска­зах «Каждому свое», «Ветер», «Баптист», «Отец Стефаний», «Дед», «Тури­сты», «Паша», «Таня», «Пимы и Заяц», «Серая юбка», «Пешком по лестни­це», «Куклы тетки Дарьи». Заметим, что основа сюжета последнего рассказа совпадает с рассказом «Ложка супа». Однако введение образа «я» в более поздний рассказ «Куклы тетки Дарьи» способствует иллюзии достоверности, правдоподобности истории.

Все голоса художественных «я» у М.А. Тарковского как будто слива­ются в один хор-оркестр, по-разному, а подчас и одинаково, воспевая красоту Енисея и вообще русской природы, любовь, радость открытия, поэзию труда. Состоянием «я люблю», «я страдаю», «я пою», «я созерцаю», «я понимаю» заражается читатель, становясь со-переживающим, со-страдающим, со­воспевающим субъектом.

Лирическому диалогу в прозе исследуемого автора способствуют оп­ределенно-личные или безличные предложения. Наиболее часто употребля­ются автором слова «Помню...» и «Вспоминается...». Это объясняется не­обходимостью объединить в эмоциональном восприятии героя прошлое и настоящее. Слово «помню» указывает на достоверность, правдоподобность, даже детальную точность событий и явлений, о которых идет речь. В пред­ложениях с главным членом «вспоминается» субъект речи попадает в «зави­симое» положение от воспоминаний, которые словно управляют его мысля­ми и чувствами, определяют поведение в настоящий момент.

Показателем доминирования субъективного мира в прозе М.А. Тарков­ского является слово «казаться», которое многократно встречается почти в каждом произведении писателя. Рассмотрим, как различные формы указан­ного слова взаимодействуют в повести «Лерочка». В начале произведения наиболее часто встречается установка на нечеткость, размытость воспомина­ний, поэтому встречаются различные формы слова «казаться»: «У костерка <...> сидел парень с биноклем на шее. <...> Я вышел к нему, спросил, ка­жется, который час и что он вообще здесь делает» [7, 87] [Здесь и далее курсив наш. - Н.Б. ]; «Преподаватели казались скучными сухарями, не пони­мающими в природе самого главного» [там же]; «Мне все казалось, что я его уже когда-то видел» [там же]; «Он казался мне многим обделенным в жизни» [7, 88]. Из приведенных четырех примеров в первом случае благодаря слову «кажется» рассказчиком как будто утверждается мысль о том, что на самом деле не важно, с чего именно завязался разговор, положивший начало много­летней дружбе. Гораздо важнее, что с первых слов возникает удивление от того, что, оказывается, у этого паренька такие же интересы, как и у рассказ­чика. Три следующих случая — субъективное восприятие героем- рассказчиком преподавателей. Вводное слово «казались» словно сглаживает негативную юношескую оценку. Отношение к преподавателям становится не резко-осуждающим, а по-своему снисходительным, даже оправдывающим. И, напротив, благодаря воссозданию юношеского восприятия выражается самоирония рассказчика: юношеский пыл, максимализм требуют от человека подобного отношения и оценки. Функцию иронии по отношению к себе в прошлом выполняет глагол «казался» в предложении «Он казался мне мно­гим обделенным в жизни <...>, его целомудренная преданность науке вызы­вала снисходительное сожаление». По прошествии многих лет такая увле­ченность героя понимается по-новому, она становится своеобразным доказа­тельством цельности натуры.

Несколько временных точек отсчета объединяются и во фразе «Мне все казалось, что я его уже когда-то видел». Причем прошедшее совершенное выражается с помощью глагола несовершенного вида «видел». Такая гла­гольная форма соотносится со словом «казалось», тоже несовершенного ви­да, придает ощущение длительности, протяженности не только сомнениям рассказчика (когда же он мог встречаться с профессором?), но и самой си­туации встречи. Местоимение «все» эту иллюзию длительности усиливает. События прошедшего времени создаются с помощью своеобразного двойно­го воспоминания: рассказчик в настоящем вспоминает свои студенческие го­ды, рассказчик в студенчестве вспоминает и не может вспомнить, где он мог встречаться с лучшим преподавателем факультета.

Неожиданное воспоминание («Потом я вдруг вспомнил, где его видел. Это было год назад» [7, 88]) как будто расставляет все по своим местам в сознании рассказчика. Рассказчик стал случайным свидетелем столкновения «между этим самым профессором и парнем очень неприятной, мелкой повад­ки, перед этим грубо оскорбившим старика». Случайная встреча с профессо­ром в пивной на Покровке (важно точное указание на место, глаголы «пом­ню», «вспомнил», «вспоминается» предполагают фактографическую и фото­графическую точность) является своего рода доказательством цельности ха­рактера профессора. Этот эпизод является своеобразным переходом от зыб­кости и нерезкости воспоминаний в сторону детализации. В предыдущих фразах читатель лишь «предчувствовал», что будут раскрыты положитель­ные качества преподавателя. Рассказчик вспоминает «бледное от бешенства лицо старого профессора, его оскаленные зубы, мощь замаха и крупную дрожь в огромной руке, сжимавшей кружку» [7, 88]. Детали сопровождаются оценочной лексикой, которая, вне контекста эпизода, может выражать осуж­дение персонажа: «бешенство», «оскаленные», «крупная дрожь». Для главно­го героя эти слова становятся способом выразить сочувствие к уважаемому человеку, который не может отстоять правду и вечные ценности иначе как уподобившись тем мелким людям-животным, с которыми приходится стал­киваться. После этого эпизода в повести слова «помню» и «казалось» созда­ют особую, напоминающую голографическую открытку картину мира, сформировавшуюся в сознании главного героя: то предельно ясную, конкрет­ную, четкую, то зыбкую, едва уловимую, размытую. Отметим, что слово «ка­заться», способствующее раскрытию внутреннего мира главного героя, ис­пользуется в повести в различных временных формах. Чаще всего встречает­ся форма прошедшего времени: в тексте мы наблюдаем это 18 раз. Причина обращения к теме памяти - в стремлении автора воссоздать картину прошло­го для передачи эмоционального состояния рассказчика в настоящем.

Еще одна, нам представляется, очень важная, функция формы про­шедшего времени состоит в том, что позволяет разграничить позиции рас­сказчика в прошлом и рассказчика в настоящем. Временная дистанция одно­временно с функцией разделения является и способом объединения воспри­ятий. Те сомнения, что испытывал герой-рассказчик в прошлом, как будто с той же силой переживаются и сейчас. Трижды в тексте встречается форма настоящего времени: «спросил, кажется, который час», «кажется, на станции Туголесский мох, сел мужик», Витька принялся будить Володю, «ему, кажет­ся, нужна была лодка». Настоящее время тоже выполняет две как будто взаимоисключающие функции: с одной стороны, детально воссоздается си­туация, утверждается важность каждой мелочи, с другой стороны, включение слова «кажется» в речь рассказчика словно указывает на то, что большого значения правдоподобность и точность не имеют. И только один раз встреча­ется будущее время: «Я не подозревал, какими беспомощными, детскими и надуманно-литературными покажутся мне несколько лет спустя и все эти стихи, и записи, и первые рассказы, и еще многое другое, значившее тогда так много» [7, 104]. Временная точка зрения героя в прошлом соответствует форме будущего времени (для тогдашнего рассказчика это будущее). С точки зрения героя в настоящем (относительно «события самого рассказывания») то, что казалось будущим, уже стало прошедшим. Указанная форма позволя­ет автору передать идею об изменении отношений к вещам. Форма будущего времени в данном эпизоде выполняет характерологическую функцию: герой- рассказчик проявляет себя самоироничным человеком, находящимся в по­стоянном развитии. Время кажется будущим для «тогдашнего» героя (героя в прошлом); относительно настоящего времени (времени воспоминания) это будущее уже воспринимается как прошедшее

Вся работа доступна по ссылке https://mydisser.com/ru/catalog/view/403193.html