Своеобразие композиции: от эпической экспозиции к лириче-скому финалу

Лирическая проза М.А. Тарковского представляет собой сложный син­тез эпического и лирического начал. Использование эпических средств чаще всего наблюдается в экспозиции и завязке произведений. Подобное явление мы наблюдали в рассказе «Замороженное время». Усиление лирического звучания по мере развития событий, несовпадение развязки и итогового раз­мышления способствуют циклической идее «замороженного времени» (под­робнее об этом - в третьей главе). Наиболее явно эпическое начало в первых главах и лирическое — в финале проявляется в повести «Тойота-Креста».

Повесть «Тойота-Креста» М.А. Тарковский считает лучшим из напи­санных на сегодняшний день своих произведений. Об этом он говорил Заха­ру Прилепину: «Вижу мою любимую «Тойоту-кресту...» как книжку. Сейчас пишу вторую часть, а там, глядишь, и на третью растащит. Люблю я эту по- вестуху. Она для меня стала примером достижения-невозможного. Это из тех вопросов - за что ты любишь Енисей? За что ты любишь охоту? Ради ответа пишется целая повесть. Объяснить за что - нельзя. Можно попытаться. Лите­ратура - это попытка дать ответ на вопрос без ответа» [137]. К настоящему времени написано продолжение повести; объектом же нашего исследования стала первая часть, опубликованная в журнале «Октябрь» в 2007 г.

Одним из важнейших способов создания лирического начала в повести «Тойота-Креста» и другие» становится смена номинации главного героя, но­сителя лирического сознания: от нулевой (начинается повесть с рассказа ней­трального повествователя совсем о другом персонаже) до максимально инди­видуализированной (лирического «Я»).

В этом произведении нас интересует, как эпическое начало первых двух глав повести сменяется лирическим, наиболее явно проявляющимся в финальных пяти главах. Повесть «Тойота-Креста» и другие» представляет собой уникальный образец элогиума (термин Ю.Б. Орлицкого, означающий

«монтаж стиха и прозы» [158, 7]). В первых 18 прозаических главах повест­вование ведется от третьего лица. Точка зрения героя доминирует в этой час­ти, но постигается либо через прием несобственно-прямой речи, либо через диалоги. Главы 19-20 выделены курсивом, они представляют собой некий связующий элемент между повествованием первых глав и лирическими ос­тальными. В выделенных 19-20 главах субъектом речи и переживания стано­вится сам главный герой. Лирическое повествование ведется от первого лица. Последние пять глав — отдельные стихотворения, которые рождаются в Же­ниной душе по дороге в Москву.

Начинается повесть с рассказа о возвращении Михалыча домой «на Енисей». Важнейшим способом лирического сближения позиций повество­вателя и главного героя у М.А. Тарковского является прием несобственно­прямой речи. Рассматриваемая нами повесть не стала исключением. Однако в этом произведении субъектная структура усложняется тем, что в первых час­тях через несобственно-прямую речь раскрывается внутренний мир не глав­ного героя (носителя лирического сознания) Жени, а его брата. Через призму восприятия Михалыча изображается плацкартный вагон, в котором он «эко­номично ехал» [здесь и далее курсив наш — Н.Б.], ангары, куда «шел на пыт­ку», «где терялись в непосильном тумане ряды ... рубанков и дрелей», друг Ромыч, который к вечеру «победно доставлял труп Михалыча домой». Автор передает его чувства, его отношение к окружающей действительности и со­бытиям с помощью субъективно-оценочных слов, чаще всего наречий и при­лагательных.

Главный герой «появляется» в первой главе как бы между прочим. На вокзале происходит короткий диалог между провожающим Ромычем и уез­жающим Михалычем: «Жека встретит?» — «Встретит». Здесь еще не важно, кем Женя приходится Михалычу, формируется установка на непринужден­ный диалог повествователя с читателем, словно оба знают, о ком и о чем идет речь. Именно этим, на наш взгляд, объясняется активное использование приема несобственно-прямой речи в произведении. Он необходим для созда­ния иллюзии узнавания, сопричастности читателя изображаемым событиям, читательскому пониманию и сочувствию героям. Следует также заметить, что первоначальное «всеведение», которым наделяет автор повествователя в самом начале, уже в первом абзаце сменяется «голосом» героя (в 1-2 главах — Михалыча, в 3-18 - Жени).

При доминирующей точке зрения героя «сторонний» взгляд повество­вателя встречается в отдельных эпизодах текста и выполняет роль логически- сюжетной связки. Идейно-эмоциональное сближение различных точек зре­ния по-разному воплощается в различных эпизодах повести.

Во второй главе центром изображения остается Михалыч, и по- прежнему основное внимание повествователя сосредоточено на внутреннем мире и чувствах героя. При этом лексическое противопоставление Михалыча другим («все как могли убивали время, и только Михалыч его жалел») кон­трастирует с композиционным объединением (прием несобственно-прямой речи, о котором мы говорили выше). Лирическое начало повести наблюдает­ся в концентрации внимания на состоянии героя на грани «явь-сон». Именно в этом состоянии проявляется важнейшая для него «исходная точка — дом». Он погружается в воспоминания о своей жене и внучке, о щенке и коте, и эти воспоминания настолько поглощают Михалыча, что перестают быть про­шлым, они словно в один миг «оживают», преображая настоящее, становятся своего рода лирической медитацией. Из контекста становится ясно, что мыс­ли о доме - бесконечно повторяющееся ощущение чуда жить в своем доме с самыми близкими и дорогими людьми.

Одним из важных способов лиризации в творчестве М.А. Тарковского является повторяющаяся идея «замороженного времени», воплощенная и в рассматриваемой повести. Впервые эта идея встречается здесь, когда стано­вится своеобразным итогом лирических воспоминаний Михалыча: «И все слито в один затихающий кровоток, и нет большего покоя, чем вживить в не­го усталые жилы, заснуть под ним, как под капельницей» [14, 5]. Для героя уже нет принципиальной дистанции между прошлым, настоящим и буду­щим; время останавливается, становится сиюминутным и вечным одновре­менно.

М.А. Тарковский создает двух непохожих друг на друга братьев: Васи­лия Михайловича Барковца и Женю. Первый, Михалыч, — «крепкий хозяин», выполняет своего рода связующую роль не только в повести, но в жизни. Он сохраняет вековые традиции, одно из его внутренних ощущений сводится к тому, что «дом его на краю жизни уже давно противостоит не ветрам да мо­розам, а великому и обнаженному несовершенству мира» [14, 6). Чувства и мысли среднего брата — Евгения - составляют основу повести. Он самый противоречивый из братьев; являясь носителем тех ценностей, которые хра­нит Михалыч, он представляется старшему брату ветреным, неопределен­ным, неприкаянным: «одни тачки да бабы на уме», «ни дома, ни хрена». При всей непохожести (что прослеживается даже в номинативных формах) Миха­лыч и Женя объединены не поддающимся описанию русским характером, способностью к любви и пониманию самых важных истин. Сближает их не только кровное родство, но и общее место жительства. Оба брата живут в Сибири, любят Енисей и тайгу. Им противопоставлен младший брат Андрей, кинооператор, который «уехал в Москву и прижился там, как родной».

Первое появление Евгения в повести — на вокзале в Красноярске. Ми­халыч видит своего брата на «низком и абсолютно пустом перроне», «с по­жизненным видом». Приведенные слова не только свидетельствуют о том, что так увидел перрон и брата Михалыч, но и выполняют характерологиче­скую функцию, воплощая представление о Жене как неустроенном и в какой- то мере обреченном человеке. Эта оценка и подтверждается, и опровергается основным содержанием повести. В момент знакомства с героем он не оди­нок, так как ладит с братьями, у него много друзей, его любит дорогая ему девушка Настя. В то же время он одинок, потому что еще не познал того са­мого главного спасительного чувства любви, которое откроется ему в даль­нейшем. Он обречен смотреть сразу и вперед, и назад; и на запад, и на вое- ток. Это подтверждается его самоопределением — сравнением с двуглавым орлом, наиболее явно проявляющимся в финальных стихотворениях.

Как это свойственно лирической прозе, Женя, являющийся носителем лирического сознания, не оценивается и не характеризуется со стороны, на­против, сам является оценивающим и характеризующим субъектом. Важ­нейшим способом создания такого образа является его речь, воссоздаваемая в тексте с помощью диалогов и несобственно-прямой речи.

Вся работа доступна по ссылке https://mydisser.com/ru/catalog/view/403193.html