Циклическая концепция времени: лирическая идея «заморо¬женного времени»

В литературоведении доминирует идея двух основных концепций вре­мени: линейной и циклической. В определенной степени подобный подход объясняется спецификой литературных родов: для эпоса и драмы характерна линейная концепция времени. Это связано с наличием сюжета произведения, который развивается последовательно: от завязки до развязки. В лирических произведениях реализуется циклическая концепция времени, утверждается идея повторяемости изображенного. Каждое действие или переживание, ко­торое совершает или испытывает герой, обусловлено событиями и пережива­ниями, пережитыми в прошлом.

Тенденция к синкретизму в литературе последних полутора веков вы­ражается, среди прочих форм, и в синтезе циклической и линейной концеп­ций. Подобный синтез мы отмечаем и в прозе М.А. Тарковского. Однако эти концепции не равнозначны в тексте. Литературоведческое осмысление доми­нирующей концепции времени (в произведениях исследуемого нами автора — циклической) позволяет нам говорить о лирическом характере прозы писа­теля.

В произведениях М.А. Тарковского преобладает бессюжетное время, тем не менее, отдельные эпизоды основного воспоминания выстраиваются в некий сюжет: можно выделить, с чего все начиналось, как развивалось и к каким результатам привело. Это, на первый взгляд, указывает на концеп­цию линейного времени. Однако главная идея связана с закономерностями течения времени, которые влияют и на чередование сезонов. Время героев связано с определенными повторяющимися циклами. Каждую весну герои

М.А. Тарковского ждут ледоход. Это ожидание имеет бытовые основания (появляется возможность ловить лес, рыбачить), а также связано с верой, близкой языческой, в циклическую размеренность природы («ледоход все ждут, как праздника»). Всегда, ежегодно ждут, потому что это одно из собы­тий, дающих людям ощущение стабильности, упорядоченности. Весной лю­ди ждут ледоход, ловят лес; летом — покос; осенью начинается охотничий се­зон. Типичный герой писателя любит осень, ждет ее, любуется ею. Для него это время года — возможность подвести определенный итог, повод для свет­лой грусти. Сожаления о прошедшем настолько характерны для субъектов писателя, что тоже приобретают своеобразную циклическую упорядочен­ность.

Для творчества М.А. Тарковского характерно, что финальный абзац — сильная позиция текста — всегда выражает идею цикличности времени. Учи­тывая психологию восприятия текста, мы делаем вывод, что финальная цик­личная концепция (лирическая доминанта) «преодолевает» выраженную в основном тексте линейную концепцию (эпическое начало).

Так, очевидна циклическая концепция времени в финале повести «Стройка бани». Сюжетная основа произведения отражена в заглавии. Глав­ный герой строит баню, в процессе работы вспоминая свое прошлое, раз­мышляя о жизни, переживая за сына Серегу. Собственно событийному пла­ну, особенностям строительного процесса, этапным результатам труда Ива­ныча не уделяется внимание. Как и во всех произведениях лирической прозы, в данной повести композиционной основой являются воспоминания главного героя, циклически сконцентрированные на повторяющихся моментах. Сюжет раскрывается на последних двух-трех страницах, когда речь идет о том, что Иваныч закончил стройку бани. На этом жизнь главного героя заканчивается. Но не заканчивается повесть. Трагический финал (читатели успели привык­нуть к Иванычу и полюбить его) преодолевается последним рассуждением повествователя, в котором как бы преодолевается смерть, утверждается идея повторяемости и бесконечности бытия: «И блестела роса на солнце, и брыз- гала в еще сонное лицо вода из скошенных дудок, будто говоря: может, дей­ствительно все продолжается - пока текут реки, шумит тайга и гонит русская земля таинственную влагу жизни» [7, 166].

Противоречие между сюжетной развязкой и финалом, утверждающим идею циклического времени, мы наблюдаем также в рассказе «Таня». Сюжет рассказа незамысловат: уставший от одиночества главный герой-рассказчик встречается с девушкой, мечтает о взаимных чувствах, но этим мечтам не суждено осуществиться. Девушка уезжает в свой город, мечты героя рассеи­ваются. Как и в повести «Стройка бани», развязка и финал произведения не совпадают. Герои расстаются, но главная мысль, к которой приходит герой после встречи с этой девушкой, своеобразная цель, ради которой и велось все повествование, будет сформулирована позже, в самых последних строках рассказа. Помещая эту фразу в сильную позицию текста (финал), автор словно «перечеркивает» наметившуюся линейную последовательность и «неожиданно» приходит к жизнеутверждающей идее о повторяемости и упо­рядоченности бытия.

Финальным «подтверждением» циклической концепции времени яв­ляются, на наш взгляд, также последние абзацы других повестей и рассказов писателя. «Ладно, придет весна, покажет, кто где какое дело оставил» [7, 44] («С высоты»), «Ветер дул, выпукло сияло рыжее небо, и я, растирая нали­вающиеся тяжестью виски, стоял на палубе и, вспоминая разрушенную ко­тельную, думал о людях, которые тоже когда-то жили, на что-то надеялись и, как дед-эвенк пропавшего сына, ждали счастья, и вообще о том, сколько раз оно людям мерещилось, но уходило, проваливалось» [7, 243] («За пять лет до счастья»), «Ехал и ехал, и свистел северный ветер, и казалось, нет ничего важней этой пробитой дороги, и не верилось, и не думалось, что через неде­лю все заметет, через две — промоет, а через месяц и вовсе унесет в весеннюю даль с сумасшедшим потоком льда» [7, 299] («Каждому свое»), «Наконец в один прекрасный день раздается громкий, как выстрел, хлопок, проносится табунок уток, и вот пополз огромный Енисей с опостылевшим потемневшим льдом <...> и вот уже тетя Надя, что-то звонко выкрикивая и крестясь, бежит с ведерком под угор, кланяется Батюшке-Анисею в пояс» [7, 311] («Ледо­ход»), «Паши нет, течет Енисей мимо Бахты в Ледовитый океан, и звучат в моих ушах Пашины слова» [7, 379](«Паша»), «И вот какая штука удивитель­ная эти людские типы - будто пимы с одной колодки! <.. .>» [7, 386] («Пимы и Заяц») и др.

Показателем циклической концепции времени, на наш взгляд, служат грамматические формы: глаголы несовершенного вида, настоящего времени, местоимения и глаголы второго лица, прием несобственно-прямой речи, ко­торый сближает позиции различных субъектов речи, способствуя выражению идеи близости, общности, закономерной одинаковости человеческой реакции в схожих ситуациях.

Кроме идущей от древнейших времен циклической концепции време­ни, в прозе М.А. Тарковского большое внимание уделяется относительности времени и пространства. Хронотоп воспринимается с точки зрения кон­кретного героя. В зависимости от его эмоционального состояния, время то «останавливается», то движется быстрее. В каждом конкретном тексте субъ­ективный темп создается особыми ритмическими средствами, анализу кото­рых посвящен параграф второй главы.

Образ времени является одним из центральных архетипических обра­зов в творчестве М.А. Тарковского. Именно поэтому названия двух первых книг прозы связаны с временными категориями — «За пять лет до счастья» и «Замороженное время». В заглавии первой книги «За пять лет до счастья» содержится одновременно и указание на конкретное время «пять лет», и в то же время отрицание его: это время еще не наступило. Субъективное воспри­ятие «остановившегося» времени способствует выражению одновременно идеям и относительного, и циклического времени. Заметим, что и в повести «За пять лет до счастья», и в рассказе «Замороженное время» затрагивается общая тема - тема счастья, также в определенной степени связанная с кате­горией времени (слово счастье фонетически созвучно слову "сей-час", то есть происходящему в настоящем времени, переживаемому в данный момент). В заглавиях, выражающих основную идею произведений, заключается главная мысль о том, что важнейшим для писателя становится сиюминутное пережи­вание героя. Концентрация на сиюминутных, «остановившихся», «заморо­женных» переживаниях свидетельствует о господстве лирического в прозе М.А. Тарковского.

Время в произведениях М.А. Тарковского представлено таким образом, что переживание героя всегда отходит во временное прошлое. Писатель ис­пользует два основных приема для создания подобной дистанции: в ряде произведений, где основным субъектом речи является нейтральный повест­вователь, переживания героя формально излагаются в речи другого субъек­та (повествователя). Основой других произведений являются воспоминания героя о прошлом. Таким образом, временная дистанция усиливается дистан­цией пространственной: события изображаются не только с позиций другого времени (грамматически это выражается формой прошедшего времени), но и с позиций другого пространственного объекта (либо другого человека, пове­ствователя, либо рассказчика, вспоминающего о своем прошлом). Однако пространственно-временная дистанция, которую использует автор, позволяет выразить не только и не столько утверждение различных точек зрения на изображаемые события, но — может быть, даже в большей степени — утвер­ждать идею воздействия своего или чужого прошедшего опыта на собствен­ное эмоциональное состояние и размышление.

В произведениях М.А. Тарковского основное внимание сосредоточено на внутреннем мире человека, проза писателя психологична. Различные «приметы» времени позволяют сконцентрироваться не на внешних фактах, а на внутренних размышлениях героя о себе, других людях и мире.

В лирике герои часто находятся «вне исторического времени» — они существуют как бы в вечности, в «надеременъе», их состояния и пережива­ния близки и понятны человеку любой эпохи и любой общественной форма­ции. Лирическое отношение субъекта ко времени мы наблюдаем в прозе

М.А. Тарковского. Писатель «избегает» точных исторических указаний. Лишь в одной повести «С высоты» упоминаются точные даты, да еще в рас­сказе «Пешком по лестнице» описывается встреча героя с Виктором Петро-

t

вичем Астафьевым, передана скорбь о том, что писатель ушел из жизни, и читатель понимает, что события этих произведений происходят в близкое нам, читателям, время. Время автора и художественное фактически совпада­ют. В остальных же произведениях герои живут, работают, любят, пережи­вают, встречаются и расстаются, болеют и умирают как бы «вне времени», они, как лирические герои, существуют в своеобразной временной бесконеч­ности.

Конечно, нельзя сказать, что писатель абсолютно абстрагируется от со­временности. Напротив, он противопоставляет современную жизнь тем мно­говековым устоям, которые сопровождали русского человека. Так, рассказ­чик повести «Лерочка» размышляет: «Я все пытался понять, почему мне так претит изображать современную жизнь, описывать ее подробно ... подобно Гончарову и Достоевскому ... и при этом не желал видеть главного: наши предки чувствовали себя хозяевами в своем доме, ... а та Россия, в которой живем мы, будучи описана с той же честностью, на бумаге выглядела бы как признание в собственной беспомощности, вынести которую моему юноше­скому самолюбию было не под силу» [7, 99]. Но подобное сожаление о своем времени мы встречаем и у представителей «идеального» XIX века, например, у А.С. Пушкина: «в мой жестокий век восславил я свободу» или у М.Ю. Лермонтова: «Печально я гляжу на наше поколенье!». Рассказчик Тарковско­го, как и лирические герои Пушкина или Лермонтова, понимает значение вечных ценностей и истин для человека. Как утверждает Б.Ф. Егоров в статье «Категория времени в русской поэзии XIX века», такое «приобщение к веч­ности дает смысл и краткой физической жизни, и — что особенно важно — да­ет возможность противопоставить свою жизнь историческому периоду, если последний не соответствует идеалам» [83, 162]. Кажется, что всю жизнь главные герои Тарковского стараются приобщиться к этому вечному, понять и осознать, что русский человек «самый лучший на свете» («Серая юбка»), что все русские люди «в конце концов тоже умирали и тоже стояли перед этим вопросом, и что если он видел смысл своей жизни в следовании их опы­ту, стараясь держать масть мужика с большой буквы, то это опыт-то не толь­ко плотницкий, печницкий, охотницкий, а самое главное — человечий, самый ценный, потому что человеком труднее быть, чем хорошим охотником или плотником» [7,161] («Стройка бани»).

Собственно время измеряется в большинстве произведений М.А. Тар­ковского не датами или историческими фактами, а переживаниями героев. Герои Тарковского сознательно отказываются следовать правилам современ­ности, они словно не находят места в этом стремительном и беспорядочном мире, их мир более спокоен и размерен. Поэтому художественное время у М.А. Тарковского предстает нарочито замедленным, время героя словно «движется в унисон» с размеренным и неспегиным временем природы, миро­здания, основное настроение, которое мы чувствуем, читая повести и расска­зы писателя, — философское умиротворение, близкое восточному миросо­зерцанию, ліедитации. Только в отличие от восточной медитативной культу­ры, предполагающей осознание человеком себя здесь и сейчас, без прошлого и будущего, герои М.А. Тарковского осознают настоящее только посредст­вом прошлого, лишь память помогает им испытать это удивление и восхи­щение настоящим. Вообще воспоминания, «скачки» памяти в прозе писателя занимают основное художественное пространство. Именно прошлое является художественно значимым для постижения героем сути настоящего, для осоз­нания себя, а также — главного и незначительного в своей и чужой жизни.

Субъективное переживание времени разными героями М.А. Тарковско­го неодинаково. При общем неторопливом течении времени в прозе писателя, собственная жизнь понимается героями и как нечто стремительное. Так, рас­сказчики Тарковского представляют время своей жизни то «скользкой плос­костью, ... в которую, как ни старайся, не забьешь лом и не вцепишься» [7,

ЗО] («С высоты»), то «какой-то расхристанной электричкой» [7, 102] («Ле­рочка»).

Субъективное переживание героями своего возраста также разно­родно. Вообще герои М.А. Тарковского представляют три основные возрас­тные категории: молодость, зрелость и богатый жизненный опыт. Основная проблема, связанная с молодостью, - это отсутствие у молодых людей мно­говекового опыта, который унаследовали их отцы, желание разорвать этот сложившийся уклад жизни, неумение найти гармонию в этой жизни.

Наиболее обостренно конфликт поколений представлен в повести «Стройка бани» и рассказе «Ложка супа». «Молодые» (не всегда юные по возрасту) герои уверены в своей правоте, в том, что, предпочитая легкую жизнь, они идут в ногу со временем. У главных, симпатичных автору героев, лишь с возрастом и с опытом такая уверенность постепенно уступает место сомнению, самокритичности и уважению к традиции. Иногда разница в воз­расте у М.А. Тарковского определяется не годами, а жизненным опытом. Так, например, в повести «С высоты» старший брат рассказчика заменял напар­ника и «шел передом», и главный герой «вместе с гордостью за брата почув­ствовал, как недосягаемо он отдалился от меня за этот день» [7, 18]. Главным признаком взросления и возмужания писатель считает отношение к труду, умение делать дело и отвечать за свои поступки. Накопление трудового опы­та - особая временная единица, разграничивающая разные этапы жизни геро­ев М.А. Тарковского.

Вся работа доступна по ссылке https://mydisser.com/ru/catalog/view/403193.html